Аллея, ведущая к озеру

 

Путешествие в XIX век с музейными педагогами

 

Этот репортаж не только о музейной педагогике, хотя началось все с конференции, которую организовала Елена Ванслова, председатель Российской ассоциации музейных педагогов. До встречи с ней я знал только одного (правда, выдающегося) музейного педагога Тамару Хризман, - она ставит со своими дошколятами сказку о Золушке на лестнице Петродворца. Она называет это принципом «двойного контекста»: сказка начинает взаимодействовать с музейным пространством, рождая в душе ребенка необыкновенные, незабываемые переживания. Нечто подобное мне посчастливилось пережить самому во время недавней поездки в подмосковное Мелихово.

 

Мальчик в черном свитере

 Дело в том, однако (и об этом надо, пожалуй, сказать заранее), что сам я - «выкормыш» этой же педагогики, Музея изобразительных искусств. Так вышло, что в те годы я, как свинцовый человечек, припаялся к музею, и известный всем служителям и гардеробщицам мальчик в черном свитере каждый день бесконечно слонялся меж картин и скульптур, не в силах оторваться... Там была моя настоящая человеческая школа, совсем не в той десятилетке, где я учился.

Но вернемся к конференции, организованной Вансловой. Когда я туда впервые пришел, даже фамилию ее произнес неправильно. На самом деле Елена Гавриловна - в теперь уже достаточно широких кругах музейных педагогов - очень известна, уважаема, ценима, скажу так - знаменита. Читателю интересна оценка «со стороны», непредубежденный взгляд, поэтому такая позиция «новичка», наблюдателя совершенно непредубежденного имеет весьма большой смысл.

Эта оценка такова: глядя на то, как Ванслова общается с детьми, что она рассказывает о своей работе, постепенно убеждался - передо мной уникальный педагог с уникальными взглядами и педагогической техникой. В сборнике «Наставникам, хранившим юность нашу» (М., 1997 г.) вы найдете статью Вансловой, которая, кстати, называется «Весь мир - музей» - замечательное название для научно-методической статьи, не правда ли?

Там она цитирует Пушкина о засохшем, безуханном цветке:

Где цвел? когда? какой весною?

И долго ль цвел? и сорван кем,

Чужой, знакомой ли рукою?

И положен сюда зачем?

И дальше говорит: «Мы считаем, что Пушкин ставит именно те вопросы, которые мы называем «опорными». Подумайте, ведь это здорово, вот так, прямо у Пушкина в стихах черпать методику педагогической работы!

Сборник, о котором идет речь, полезен как (правда, конечно же, неполный) справочник - какие и где работают сейчас самодеятельные музеи. По-настоящему нужен хороший и толстый справочник, такого пока нет.

Главное, что дала мне конференция, - это подтверждение надежд: действительно, в Москве, в России существуют, живут сотни маленьких и больших музеев, в которых идет непрерывная работа с подрастающими поколениями. Музеи (при домоуправлениях, в подвалах, в институтах и университетах, в квартирах, в парках и т.д.) есть. Это главное. И я решил поглубже окунуться в практическую жизнь музейной педагогики - и поехал со всеми на экскурсию в Мелихово (то есть к Чехову).

 

Ее и зовут Каштанка

 

Впрочем, «со всеми» - сказано не точно, всего было несколько человек плюс четверо детей (двое моих). К Мелихово от метро «Южная» идет прямой автобус. А вообще-то в Мелихово так хорошо, что я очень советую всем читателям, особенно тем, у кого есть дети, отправиться туда на воскресенье. И, наверное, учителя литературы должны знать: лучший способ заинтересовать ваших учеников Чеховым - это такое с ними путешествие в ХIХ век. Потому что когда вы выходите из автобуса, тотчас под ноги к вам кидается рыжая собака, в которой все узнают родную нашу - из детства - Каштанку. Ее и зовут Каштанка, и, кроме того, вполне возможно, что она - прямой потомок одноименной собаки, принадлежащей самому Антону Павловичу.

Вообще в Мелихово вы прямо-таки окунаетесь в чеховский мир. Ведь рассказы Чехова мы впитываем «с молоком матери», и потому все нам тут родное и до странного знакомое. Есть в психологии такой эффект: чувство, что происходящее с тобой, уже было когда-то. Здесь это будет преследовать вас постоянно. Ваши дети и ученики заразятся этим странным чувством непременно, и так возникнет у них желание читать. Даже я, который Чехова читал и перечитывал на протяжении многих лет и десятилетий, вернувшись домой, первым делом раскрыл первый том Полного собрания сочинений. И теперь буду читать все тома подряд до конца. Вот такова-то она, мелиховская музейная педагогика.

В оккультизме наряду с большим количеством откровенной чепухи есть одно понятие, аналога которому, к сожалению, нет в социальной психологии, а жаль. Это «эгрегор», что означает некую духовную сущность, как бы коллективный разум, связанный с какой-то идеей или фигурой. Существуют же «территории», где происходят разные чудеса, необычные встречи, удивительные совпадения (например Петродворец). В Мелихово невозможно отрешиться от ощущения, что эгрегор Чехова, как летающая тарелка, «завис» где-то в весенне-летнем воздухе и выделил из всего окружающего подмосковного пространства небольшую площадь: дом, флигель, пруд-усадьба. В том, что здесь происходят чудеса, нам еще предстоит убедиться...

Слово «усадьба» рождает массу неверных в данном случае ассоциаций. Потому что мы сразу представляем себе Архангельское и вообще подмосковную усадьбу помещика ХVIII века, пышную и богатую, залы для балов, уставленные бронзовыми и мраморными скульптурами, лестницы, увешанные картинами в тяжелых рамах и так далее. Но Мелихово - это совсем другое дело. Совсем.

Никаких вам «богатств» - куда дому Чехова до нынешних «коттеджей». Похоже на обычную московскую дачу, только кажется больше, потому что строили тогда в один этаж. Сколько там комнаток: семь? восемь? - не запомнил что-то. Забавно: в Чехова влюблялись девушки (как в нынешних певцов), их в шутку называли «антоновки»; одну такую девушку Чехов водил под руку по своему дому и предложил комнаты подсчитать - у нее вышло восемнадцать! А жило в Мелихово много народу: сестры, братья, отец с матерью, многочисленные гости... И тут становится совершенно очевидно: Чехов нам важен не только своими великими книгами, но и просто тем, как он жил. Потому что он построил на свои средства, которые мог бы истратить на свои нужды, три школы (одну - в самом Мелихово), участвовал в постройке почтового отделения, церкви и во многом другом. Потому что он лечил людей, крестьян, да и всех лечил, не разбирая классовой принадлежности. Во многом (почти во всем) Чехов дает нам, современным людям, и нашим детям, пример идеальной жизни, как надо и можно жить на этом свете.

А «Чайку» и другие свои произведения писал, оказывается, Чехов «в свободное от работы время» - по ночам, работая во флигеле, отдельном маленьком домике, там, где днем больных принимал. Прокофий Симанов, мелиховский староста, потом рассказывал:

- Всю ночь, бывало, сидит. Свечи жжет. «Что не спите, Антон Павлович?» А он: «Так, ничего, Прокофий, я за ночь два раза водой обольюсь, и ничего...»

Меня поразила удивительная вещь: все стены мелиховского дома увешаны картинами: и так было при Чехове. И я решил у себя дома, в Москве, тоже повесить на стены много-много картин. Ведь это правильно: не только в человеке все должно быть прекрасно, прекрасное должно его и окружать.

После революции крестьяне, в других местах сжигавшие и грабившие дворянские помещичьи усадьбы, тут, напротив (хотя к тому времени усадьба принадлежала богачу барону Стюарту), собравшись на сходку, обратились с прошением в высшие большевистские власти - организовать музей. Понимали простые крестьяне, что нельзя обвинить в недостатке «коллективизма» человека, всю свою жизнь посвятившего благу других людей (хотя «на водку» доктор не давал - за что обижались).

Дальше судьба мелиховской святыни (я настаиваю на именно этом слове) аналогична многим другим - из серии юмора даже не Чеховского, а Оруэлловского: на ее месте возник скотный двор под названием колхоз им. Чехова. Центральный дом разрушился или был снесен,зато построили сарай для коров и башни для силоса. Все чеховские гелиотропы, розы, крыжовник, даже «аллея любви» - все было погребено под навозом. Повезло только флигельку, где была написана «Чайка», он дожил до наших дней - Боже мой, какая удача! Кому сказать «спасибо»? В дальнейшем усадьба усилиями ученых и краеведов была восстановлена, но это уже другая история.

И вот тут так и хочется сказать словами чеховского Гурова: «Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте... то бишь в Мелихово!»

 

То самое озеро

 

Я имею в виду Ирину Ивановну Гаркушу - сотрудницу чеховского заповедника. Да, необычный был у нас экскурсовод. И дело не в том, что она даже вне стен музея носит платье ХIХ века и шляпу с пером, что создает - правда, это так - удивительный настрой у экскурсантов. В ней чувствуются удивительное дыхание того времени и огромная, заражающая всех окружающих увлеченность. Ирина - чеховская чайка, но это не метафора и тем более не комплимент. Она просто по-настоящему актриса, и чайку, то есть Нину Заречную, играет во время экскурсии - таков ее профессиональный стиль или имидж. Есть, оказывается, и такие экскурсоводы. Правда, и за воротами музея Ирина так и не вышла из образа, и мне подумалось: неужели она теперь стала чайкой навсегда и в обычную женщину не превращается? Как же ей должно быть трудно в нашем-то жестоком мире.

В чеховском доме висит на стене пейзаж кисти Левитана. На нем изображено озеро. Ирина рассказала: «Когда Антон Павлович написал «Попрыгунью», Левитан оскорбился, узнав себя и свою возлюбленную в одном из персонажей. Вызвал Чехова на дуэль. Помните, в «Чайке» Треплев вызывает Тригорина? Тот отказывается. Чехов тоже отказался драться. А потом случилось так, что Левитан в отчаянии от своих неудач решил покончить с жизнью, стрелял себе в голову, но только ранил себя. Врачей вокруг не было, кроме Чехова. Он приехал, забинтовал ему голову, а когда Левитан очнулся, сорвал бинты... В общем, была история. Кстати, Левитан убил чайку вот на этом озере».

Нет, я не буду делать смешных, с точки зрения большого литературоведения, предположений о том, что сам Чехов - прототип Тригорина, а Левитан - Треплева. Но я хотел бы высказать гипотезу о том, что вообще суть прототипы и почему они существуют. Давно замечено, что писатели-фантасты в попытках изобрести инопланетное существо просто комбинируют части обычных земных зверей: голову кабана приделывают, например, к туловищу птеродактиля, наделяют все это создание шестью лапами бабочки - чем не инопланетянин? По-другому не получается: у любой фантазии есть пределы. И вот, слушая Ирину Ивановну Гаркушу, я вдруг подумал: ведь это так везде, в том числе и в русской реалистической литературе, и у Чехова это так - действительность просто раскалывается на множество мелких кусочков, а потом собирается заново. И значит, в «Чайке», как и в любом другом произведении Чехова ли, Толстого или другого писателя, нет ничего такого, чего раньше не происходило бы, или не существовало в реальной их жизни.

Эта идея меня завела, и я решил ее проверить тотчас. Я помнил начало «Чайки»: «Часть парка в имении Сорина. Широкая аллея, ведущая по направлению от зрителей в глубину парка к озеру, загорожена эстрадой, наскоро сколоченной для домашнего спектакля, так что озера совсем не видно. Налево и направо у эстрады кустарник». Было ясно, что «усадьба Сорина» - это Мелихово, а «озеро» - то самое, которое изображено у Левитана.

- А где оно, это озеро? - спросил я.

Ирина махнула неопределенно рукой: «Да там, за шоссе». И я стал умолять окружающих пойти на озеро, что мне в конце концов удалось. Было еще холодновато, за шоссе в поле стояла вода, дул ужасный ветер. Когда мы прошли уже с полкилометра, выяснилось, что Ирина тут никогда не была и озера не видела, несмотря на свой большой стаж работы в музее. Пришлось признать поражение, и, замерзшие, все мы двинулись назад.

Первыми озеро нашли дети, из чащи, которую мы раньше обошли стороной, раздался их радостный визг. Оказывается, за эти годы озеро заросло большими и маленькими деревцами - настоящий лес, полностью его скрывший. Найдя тропинку и зачерпнув ботинками из лужи, мы с Ириной стали подниматься на какой-то небольшой, явно рукотворный, холмик, за которым просвечивала вода.

- Здесь на озере Чехов когда-то посадил березы, - сказала она.

- Да вот же они, - сказал я.

Озеро было перед нами, как на ладони. Мы стояли на некотором возвышении на какой-то странной пустой площадке 15 метров в длину, 5 в ширину. Со всех сторон она была окружена столетними березами. Для купальни явно великовато. А если так, то не тот ли это «кусочек стекла реальности», где и была построена эстрада из «Чайки»? Эта мысль нам с Ириной пришла в голову одновременно. От радости я даже обнял ее: она посмотрела на меня с сомнением - с Чайкой так нельзя.

Потом стала читать: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли...» И было какое-то странное ощущение, необычное, нереальное, что времена разомкнули свой круг и ты попал в другую эпоху, вернулся лет на 110 назад. И что сейчас откуда ни возьмись раздастся резкий голос: «Серой пахнет. Это так нужно?» Пахло свежей листвой, ряской, паутиной...

 

Курс культуры в родильном доме?

 

Обратно мы ехали на электричке. Ирина Ивановна в своем платье ХIХ века провожала нас до станции, и, знаете, никто из окружающих ничуть не удивлялся. Мы уже зашли в поезд, а она стояла у вокзала за платформами, маленькая фигурка в длинном платье и в шляпе со страусовыми перьями, и все махала и махала нам рукой. И опять сжало сердце странное ощущение, что ты в прошлом.

Елена Гавриловна Ванслова, видимо, чувствовала примерно то же самое, потому что в нашем разговоре под перестук колес сначала речь шла о старой русской интеллигенции, наших предках-дворянах, об их усадьбах в советскую эпоху. Потом на сиденье напротив оказались дети, и, конечно, Ванслова не была бы Вансловой, если бы отказала себе в удовольствии побеседовать с этими созданиями. Только потом разговор вновь вернулся к педагогике.

- Совсем недавно я вела курсы по теме «Что такое культура в роддомах».

- Где?

- Ну женщина, когда родит ребенка, имеет некоторый досуг. И я предлагала им послушать мои лекции. Бесплатно. Совершенно свободный выбор: хотите слушайте, нет - значит нет. Это мне очень много дало: очень часто говорили «нет». Я спрашивала: почему? И отвечали обычно так: «Мы не хотим заниматься культурой, мы не хотим становиться интеллигентками, лучше быть уборщицей у «новых русских». Это меня сразу с небес на землю и опустило.

Эти молодые мамы вряд ли могли даже представить, что им довелось встретиться, может быть, с главным музейным педагогом России. Кому же в самом деле придет в голову, что что-то стоящее может быть бесплатным. А мне кажется, лекции Вансловой потому были бесплатны, что если бы потребовать за них адекватную плату, то вряд ли кто смог бы и заплатить. Конечно, печально, что молодые наши женщины не хотят часто заниматься самообразованием, притом по принципиальным соображениям, но меня в этой истории поразила сама Ванслова. Впрочем, что уж тут поражаться: мы ведь имеем и другие примеры, когда небожители спускаются на грешную землю. Это нормальное поведение, скажем, дореволюционного интеллигента, того же Чехова, например. Не это ли и делает тип интеллигента столь непопулярным в глазах тех самых женщин, которые высказывали Вансловой свое кредо? Ведь за обладание культурой надо «заплатить» - вообще говоря, образом жизни.

К примеру, «Чайка» - возможны ли эти события в наше время? Треплев кончает самоубийством из-за неразделенной любви - то есть любовь для него была важнее жизни, а у нас многие вообще не верят, что любовь - та еще любовь - существует. «Чайки» нет в школьном обязательном минимуме, но ведь нет и не может быть сейчас образованного человека, который не знал бы этой пьесы. В истоках культуры выбор: совершенствоваться или спать, быть или иметь. И «Чайка» - наиважнейший аргумент культуры в этом выборе, но он порой не звучит в школе. Главное, как выясняется, нет надежды и на родителей, слишком часто они не хотят, чтобы их дети стали интеллигентами. Значит, остается ведь только школа. Школа и музей.

...Недавно мне позвонила Ирина Ивановна и сообщила: на озере поселились цапли! И я уверен - скоро и чайка прилетит.